Я могу много говорить о Самайне, о его атмосфере, о конце лета и начале зимы, о предсказании, об урожае, о почитании предков, о столкновении двух миров, о хозяевах холмов и шумном празднестве. Но не важно что ты знаешь, важно что ты чувствуешь. Атмосфера. Интуитивно понимаешь, что все вокруг меняется, в мир приходит зима.
Мне очень нравится рассказ, он не о Самайне, но мне нравится атмосфера. Он очень правильный. В нем какая-то тоска. Мне всегда грустно читать о мертвых богах. Хотя свято место пусто не бывает, на смену одним богам приходят другие, все в мире движется по кругу и трансформируется.
Я уже когда-то очень давно выкладывал его тут. К сожалению сайт с ним рухнул, так что выкладываю снова текстом.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

Вихрь.
Вихрем, воющим, безумным, диким вихрем несло по миру снег. Мелкий, колкий, словно стеклянная пыль, жалящий, слепящий снег. Вихрем вдоль дорог, вихрем по лесам, вихрем по проулкам между высокими домами городов – злая снежная круговерть.
Вихри крутились у самой земли, носились в воздухе, под вихрями трещали деревья и срывался с крыш лед, вихри выли на равнинах, гнали поземку по полям.
А между землей и небом, посреди беснующихся вихрей, сквозь снежную крупу – летела Охота.
Стелились по воздуху черные как смоль огненноглазые кони, высекали холодные искры из вихрей их копыта. Развевались по ветру темные плащи всадников, что склонились к самым гривам, сжимая поводья в костлявых руках. Ни звука, ни шепота – только топот, призрачный топот призрачных копыт по призрачной дороге, не видной никому, кроме тех, кто загоняет в эти ночи особую, совсем особую дичь.
Суровые ночи, злые ночи – прошло Рождество, и до самого Крещения Охоте было раздолье. Мало кто решался в эти холода выбраться из дома в путь, но зато уж те, кто выбирались, были легкой добычей. Неверящие, непуганые – они кутались в свои куртки и полушубки, прятали лица, и никто из них не удосуживался поднять взгляд. Даже заслышав топот, они испуганно оглядывались назад – только назад и никогда – вверх. Никто не видел страшную, растянувшуюся на полнеба кавалькаду. Пока не становилось слишком поздно. Вверх они смотрели, лишь услышав рог. Вздрагивали, смешно задирали головы. И замирали на месте, увидев улыбку того, кто вел Охоту. Улыбку, похожую на оскал.
Да и как ей не быть оскалом, этой безгубой, безрадостной, мертвой улыбке.
Предводителя Охоты прозвали Totenkopf, Мертвой Головой, прозвали так давно, что прозвище успело забыться. Те, кого он вел, выглядели ничуть не живее, но именно он улыбался тем, кому не счастливилось встретиться с Охотой. Он, единственный из всех, мог заговорить с добычей. И именно ему досталось это имя – в незапамятные времена.
Его настоящее имя было еще старше. Но те, кто его слышал, уже не могли никому ничего рассказать.
Выли вихри, кружилась снежная пыль, летела Охота, ведомая Мертвой Головой. У него не было глаз, но он сквозь снежное месиво и ночной мрак примечал жертву – там, внизу. Одинокую фигуру на безлюдной дороге. Добычу. Тот, кто выходит в путь в одиночку в послерождественские ночи, принадлежит Охоте – порой Мертвая Голова удивлялся, как люди могли забыть такой простой закон. Он – помнил. И, завидев законную добычу, натягивал поводья и посылал коня вниз, к промерзшей обледенелой земле, и вся Охота беспрекословно устремлялась за ним.
Вот еще один.
Рог. Человек дергается, потешно подпрыгивает, вскидывает голову. Ахает. Замирает. Как и всегда.
Минуту Мертвая Голова и его добыча безмолвно смотрели друг на друга. Мертвая Голова с отстраненным любопытством рассматривал человека в застегнутом на все пуговицы поношенном пальто. Человек, раскрыв рот, уставился на Охоту, зависшую над дорогой, окутанную холодным мерцанием. На Мертвую Голову с его жуткой улыбкой, с инеистой короной, охватившей его лоб поверх темного капюшона. Звенела сбруя, фыркали кони, прядая ушами. И никто не говорил ни слова.
- Кто вы? – пролепетал потом человек. – Что это за чертовщина?
Мертвая Голова с трудом сдержал вздох. Ничего нового. Никогда. Ни разу. Он бы дорого дал за самую малость разнообразия – но люди были предсказуемы. Не менялись все эти сотни лет.
- Кто ты? – ответил он вопросом на вопрос, и от его голоса, глухого и тоскливого, человек перед ним обмер. Потерял остатки мужества.
Поддался чарам.
- Я Кевин Маккавей, - отозвался он безжизненно.
- Я Гвинн, - сказал Мертвая Голова. – Я делаю живых – мертвыми.
Некоторые при этих словах бросались бежать. Некоторые начинали кричать. Но такие, как Кевин Маккавей, легко сдавшиеся, опутанные чарами Охоты, - они оставались на месте. Не поднимали шума. У них не было на это сил.
- Вы… убьете меня? – прошептал Кевин, и лицо его было белее, чем снежная крупа, чем иней, намерзавший у него на ресницах.
Мертвая Голова, Гвинн ап Нудд, усмехнулся при этих словах, но так как все улыбки черепа похожи друг на друга, а все вместе они похожи на оскал, Кевин Маккавей этого не заметил. Если бы, думал Мертвая Голова. Если бы убили. Глупый ты человечишка, ничего-то ты не знаешь. Убить – значит подарить покой. А я – я сделаю тебя мертвым. Мертвый – это всего лишь неживой.
И покоя тебе не видать еще очень долго.
Наверное, никогда. Мертвая Голова потянулся к Кевину, и никого, даже Кевина, уже не удивляло то, что ему не пришлось спешиться, чтобы достать костлявыми пальцами до Кевиновых плеч. Пальцы эти впились в Кевина мертвой хваткой. Подтащили ближе.
Мертвая Голова наклонился и запечатлел на лбу Кевина Маккавея холодный, как вечные льды, поцелуй.
Выпрямился. Выждал несколько секунд, глядя, как холод расползается от адской печати поцелуя по всему Кевинову телу. Как добирается до его глаз. А потом сказал:
- Ты наш.
И Охота заголосила, подымая на дыбы коней, салютуя новоприбывшему, заголосила дико, нечленораздельно – кошмарная, вселяющая ужас какафония.
Дикой Охоте – дикий клич.
Вот и новый конь, сотканный из тьмы зимней ночи. Вот и новый плащ – тонкий, невесомый, Охотники не чувствуют холода.
Охотники вообще ничего не чувствуют.
Мертвая Голова сжал на мгновение пальцы, хрустнув суставами. Затем дал коню шпоры, уводя его наверх, в карусель снега. И Охота сорвалась следом за ним – призрачные всадники, призрачные кони, и с ними тот, кто уже никогда не станет звать себя Кевином Маккавеем. Ни у кого, кроме того, кто ведет Охоту, не было имен.
Ночь за ночью, час за часом, дорога за дорогой. Равнины, карьеры, степи. Города, в которых неоновые огни отражаются от обледенелого асфальта улиц. Люди.
Звук рога, поспешно вскинутая голова, ужас в широко распахнутых глазах.
- Кто ты?
- Я Шейла Кормак…
- Я Гвинн. Я делаю живых – мертвыми.
Рог, вскинутая голова, ужас.
- Я – Майк Трентон…
- Я Гвинн. Я делаю живых – мертвыми.
Рог, вскинутая голова…
Сколько сотен лет? Мертвая Голова не помнил. Он когда-то был богом – так давно, что и забыл, как это – быть богом. Боги начинают умирать, когда в них перестают верить – но умереть не могут. Богам этого не дано. И Мертвая Голова не был, строго говоря, мертв. Он просто не был жив. Все, что ему оставалось – это охотиться.
И он охотился – благо, делать это он умел и любил.
Последняя ночь перед Крещением. Последняя их законная ночь. После Крещения чары ослабевали, не всегда могли удержать тех, кого догоняла Охота, и не всегда Мертвая Голова осмеливался выводить свою кавалькаду в небо. Бывают чужие охотничьи угодья; а бывает чужое охотничье время, и не утратившим жизнь богам оспаривать порядок вещей.
Но эта ночь, последняя ночь перед Тремя Волхвами – она безраздельно принадлежала им.
- Я – Колин Сотби…
- Я – Робин Макдугалл…
- Я – Пола Мартин…
- Я – Гвинн. Я делаю живых – мертвыми.
Ночь была на излете, когда на затихшей после полуночи дороге, у самой окраины одного из городов Мертвая Голова приметил очередную добычу. Мужчина – ан нет, пожалуй, что юноша. Бредет против ветра, напрягшись – замерз, должно быть, до полусмерти в плохонькой кожаной куртке, поношенных штанах да платке, повязанном на пиратский манер поверх длинных, черных, спутанных игривыми вихрями волос. За спиной у него – продолговатый футляр.
Круйт? подумал Мертвая Голова, и внезапно что-то – возможно, предчувствие – кольнуло у него в груди, слева, там, где у него не было и быть не могло сердца. Нет… Не то время, не то место, да и форма не та… как же они зовут их?
Впрочем, это не имело значения. Мертвая Голова повел Охоту вниз.
А парень не оглянулся на приближающийся топот. Пробормотал только что-то – Мертвой Голове показалось, что он разобрал сквозь шум ветра «… явно лишнего» - и продолжал шагать, придерживая обеими руками у лица поднятый ворот.
Если бы Мертвая Голова мог приподнять бровь, он бы это сделал.
Пропел – провыл – охотничий рог. Парень остановился. Обернулся. Увидел Охоту. Увидел улыбку Мертвой Головы.
И скептически хмыкнул.
- Это ж надо мне было так напиться, - задумчиво сказал он.
Отвернулся от Охоты и пошел дальше.
Оцепеневшие от изумления Охотники несколько секунд смотрели ему вслед, и лишь потом Мертвая Голова, опомнившись, нагнал странную добычу.
- Стой! – велел он громовым голосом. Парень сплюнул и остановился. Огляделся, наблюдая, как вокруг него со звоном и перестуком опускается на дорогу Охота, заключая его в кольцо.
- Одно из двух, - с недоверчивой улыбкой сказал он. – Или Дуг, сволочь, какую-то дрянь мне в виски подмешал, или это все взаправду.
Мертвая Голова промолчал, пытаясь справиться с охватившим его удивлением. Не смог справиться. И, против всякого обычая, первым задал неизбежный вопрос:
- Кто ты?
- Горазд спрашивать! – сощурился парень. – А ты-то кто таков будешь, мистер?
- Я Гвинн, - прошипел Мертвая Голова. – Я делаю живых – мертвыми!
- Ага, - протянул парень, беззастенчиво разглядывая его. – А начал ты, я так погляжу, с себя. Симпатичный плащик…
Мертвая Голова скрипнул зубами, не веря тому, что видел. Были люди, на которых чары действовали сильнее или слабее, а на этого они… не действовали вообще?!
Но упускать добычу в последнюю ночь – не дело. И Мертвая Голова протянул к парню разом удлинившиеся руки.
- Э-эй! – воскликнула строптивая добыча, весьма весомо хлопнув по легшим было ему на плечо пальцам. Так весомо, что Мертвая Голова от неожиданности отдернул руки, отшатнулся. – Ты меня, друг, извини, но я по этому делу ни-ни. Хочешь, с другом познакомлю, ему и мужики нравятся, и штучки эти вот готические…
- Мы – Дикая Охота! – прогрохотал Мертвая Голова, теряя терпение. Он не почувствовал удара – но рука у парня, даже сквозь кожаную перчатку, оказалась удивительно горячей, настолько, что даже он, бесчувственный, ощутил это тепло, и теперь костяшки тревожно ныли. – Ты вышел ночью один на дорогу! Ты будешь нашим!
- Подумаешь, права отобрали на месяц, - фыркнул парень, тряхнув головой. – А то бы хрен я тут пешком рассекал… Мужик, отвали-ка от меня. А то я тебя сейчас так гитарой приложу, мало не покажется… костей, блин, не соберешь!
Мертвая Голова совсем опешил. И, неожиданно севшим голосом, переспросил:
- Гитара? Вот как это называется?
- Ну вы даете, ребята, - покачал головой парень. – Вы что, музыки нормальной не слышали?
- Нет, - сказал Мертвая Голова тихо. – Очень давно не слышали. Очень, очень давно.
И хотя, казалось, удивиться еще больше было просто невозможно, он удивился, увидев загоревшееся в глазах парня искреннее сочувствие.
- Кошмар, мужик, - протянул парень и вздрогнул – первый раз за весь разговор. – Как же вы так живете-то?
Он жалеет нас, подумал Мертвая Голова, жалеет Дикую Охоту… да что же это такое творится?
- А хочешь, - предложил парень неожиданно, - я вам сыграю? Петь я, правда, не шибко умею, но вот гитара – это мое. У меня как раз и акустика при себе, повезло… Только вот присесть некуда, сразу задницу отморозишь…
- Сыграй! – взмолился Гвинн ап Нудд, не слышавший музыки никем не считанные сотни лет. – Сыграй нам, юноша!И воздух наполнился тихим шелестом – это Дикая Охота расстегивала и снимала, спускала с плеч длинные темные плащи. Тонкие, такие тонкие, но ведь их было очень, очень много. Они ложились на землю, у ног опешившего парня с гитарой, стелились, складывались аккуратной стопкой.
- Ух ты, - сказал парень. – Ну ладно тогда. Момент.
Он уселся на сброшенные к его ногам плащи. Открыл футляр. Достал гитару. Вздохнул: «Рассохнешься ты у меня, старушка, померзнешь…» Помедлив, стащил с рук перчатки. Достал из-за пазухи фляжку, глотнул из нее, поморщился.
- А не то вмерзну в гитару лапами, - пояснил он.
- Играй, - повторил Мертвая Голова. Сбросил свой плащ и укрыл им плечи музыканта.
- О’кей, - отозвался тот.
И заиграл.
Он играл долго. Может быть, час. Может быть, два. А может быть, и вечность. А Охота стояла вокруг него – и слушала. Слушала песни, слушала тихие печальные переборы и отчаянно-веселый звон струн. Слушала о всяком. О том, как здорово в выходные набраться виски и ввязаться в драку, подцепить пару девок и весело провести ночь. О том, как иногда грустно на душе, и не с кем перемолвиться словечком, и только гитара всегда под рукой. О том, как все меняется, когда понимаешь, что кого-то любишь. О ночном воздухе, о ветре, и о дожде. О тех, кто ушел, и о тех, кто пока еще рядом. О друзьях, о врагах. О смешном. О грустном.
О жизни.
Он играл, они слушали, и им казалось, что время остановилось. Но это, конечно же, было далеко не так.
Потому что парень закончил очередную песню, взял последний аккорд – и взошло солнце.
Мертвая Голова скривился от непривычно ярких для него лучей и сморгнул.
И понял, что у него теперь есть глаза.
Он подавил крик. Вскинул к лицу руки. Уставился на длинные, худые пальцы. Они были тонкими. Полупрозрачными. Бледными до синевы.
Но на белые костяшки никак не походили.
- Что это… - пролепетал Гвинн ап Нудд, растерянно оглядывая себя – высокого, тощего, нескладного, одетого в лохмотья. – Что это за чертовщина?..
Вокруг него разом обретшая дар речи Охота шумела, галдела и вопила – Охотники разглядывали себя, друг друга, коней, которые на поверку при дневном свете оказались вовсе не черными, а чалыми, серыми… полностью обыкновенными, нормальными, живыми конями. Гвинн – который уже не был Мертвой Головой – почувствовал, как под шкурой его скакуна ходят мышцы, бежит кровь, как вздымаются и опадают его бока.
Еще он почувствовал, что мерзнет. Что дико хочет есть.
И что, кажется, ему пора отлить.
Парень поднялся на ноги, протянул ему плащ. Гвинн машинально принял его. Закутался.
- Ну, чуваки, вы теперь просто банда ковбоев какая-то, - усмехнулся парень, ничуть не удивившись. Поднял футляр. Уложил туда гитару. Натянул перчатки, снова хлебнул из своей фляжки.
- Сигареты не найдется? – безнадежно поинтересовался он.
Гвинн очумело помотал головой.
- Вот черт. А курить охота, аж жуть... Ладно, отсюда до дому полчаса ходьбы. Так что я пойду, пожалуй. Бывайте, - парень закинул гитару за спину и ступил на дорогу.
- Кто ты? – закричал бывший бог Гвинн ап Нудд, вцепившись в гриву своего коня, единственного вороного из всей кавалькады. – Кто ты такой?!
Парень обернулся. Улыбнулся уголком рта.
- Я музыкант, приятель, - ответил он. – Я делаю всех – живыми.(с) Nikki666

@темы: рассказ

---

Её... красавицу... Луну...

Нравится этот рассказ, жаль что автор неизвестен... по крайней мере мне найти не удалось. Безумно вставляет, и Луны хочется...

ПЕСНЯ ВОЛКА

Это был наш год, Год Волка. Летом самки выкормили здоровых и сильных волчат. Много волчат. Тёмная принесла шестерых. Все выжили. Я смотрел как рос Первый и чуял, что последнюю зиму буду водить Стаю. Первому суждено занять моё место. Я хотел придушить его, пока он ещё маленький, но Ночное Солнце сказало: Седой, скоро ты будешь слаб. Кто поведёт Cтаю через Голодный Лес? Дай Первому возмужать и он станет Великим Охотником! Да, он убьёт тебя через осень, но Стая будет жить ещё долго.
- И я не тронул Первого.

Осенью семьи сошлись на Глухой поляне к югу от излучины Затерянной реки. Кроме меня пришли Быстрый, Хитрец, Живущий За Болотом, Певец, Раненый Лосем, Синий и Хромой. С ними пришли волчицы и много волчат. Волчата уже подросли. Они затеяли свару на краю поляны. Я не без гордости смотрел, как Первый берёт верх в схватках со сверстниками. Да, он вырастет Вожаком!

Матёрые оценивающе смотрели друг на друга: мало ли что могло случиться за долгое лето. Но все быстро убедились, что я - в порядке. Тревогу вызывал только приход Хромого. Шесть зим назад он водил Стаю. Потом я победил его. Победил, но дал уйти. Быстрый, а он был на зиму моложе меня, сказал тогда: Хромой вернётся и убьёт тебя.

Хромого не было с нами шесть зим. И вот он пришёл. Один. Без самок и волчат. Он не собирался биться со мной. Хромой сел на краю поляны и миролюбиво, но без страха посмотрел на меня.

Первый, подстёгиваемый опьянением лёгких побед, яростно бросился на чужака, но Хромой подмял его под себя. Я предупредительно оскалился, но Хромой не искал скандала. Он искал стаю. Он отшвырнул скулящего Первого и подошёл ко мне.

Размерами он превосходил меня. Ночное Солнце сказало мне однажды, что очень давно уже не водились в лесах волки крупнее Хромого. Но сила его была глупой силой. Поэтому Стаю водил не он, а я.
- У тебя хороший волчонок, - сказал Хромой.

Мне польстили его слова и я ответил:
- Ты его обидел. Будущий вожак не прощает обид. Следующей осенью он убьёт тебя.
- Следующей осенью он убьёт тебя, - возразил Хромой. - Я следующей осенью не приду.
- Ты говоришь словами Ночного Солнца. Не у него ли ты научился мудрости?
- Мудрость пришла ко мне поздно. Я стар. Прошлой зимой я не смог увести стаю от Приручённых Громов. Лысые Снимающие Шкуры убили всех в Горбатых Чащах. Я ушёл мимо Трепещущих Сторожей.
- Я готов поверить всему, но мимо Сторожей уйти невозможно.
- Поверь, я ушёл.
- Уходи и от нас, - я смог бы простить Хромому всё, кроме лжи. Волку, обманывающему вожака, нет места в Стае.

Хромой ушёл, сказав напоследок:
- Я знал, что ты не примешь меня.
- Ты опять отпустил его, - презрительно сказал Быстрый.
- Ты хочешь, чтобы твои клыки первыми рвали добычу? - возвысил я голос. Быстрый понуро отошёл.
- Стая пойдёт на север, - сказал я.
- Но там - Голодный Лес, - возразил Синий.
- Лес опустел на много дней пути, куда не пойди. Снимающие шкуры в который раз ранили Землю там, где рождается Солнце. Чёрная кровь бьёт из Земли и убивает всё вокруг. Только проклятые Лысые выживают там, где кровоточит Земля. Так сказало Ночное Солнце.
- Лес опустел, - согласился Хитрец. Я продолжил:
- Здесь нет доброй еды. Ночное Солнце зовёт нас на север. За Голодным Лесом стоит Каменный Лес. В нём мы отыщем еду.
- В Каменном Лесу много Лысых Снимающих Шкуры, - выразил сомнение Синий.
- В Каменном Лесу много волков, служащих Лысым, - слушающие меня, как один, презрительно отвернулись. Добрый знак: в моей Стае собрались гордые волки. Я возвысил голос: - Уж не думаете ли вы, что Седой собирается брать пищу из рук Лысых? Прирученные волки будут нашей пищей.
- Это злая пища. Лысые отомстят нам.
- Лысые уничтожили добрую еду, не спросив нас. Мы возьмём у них. Это справедливо. Пусть каждый скажет, идёт ли он на север, или скоро мы будем жрать друг друга, пока не останется один - Волколак. Я не хочу стать Волколаком. Теперь говорите вы.
- Надо идти на юг, - сказал Быстрый. - Там мы найдём еду.
- Я скажу после, - оскалился Хитрец.

Живущий За Болотом и Певец согласились с Быстрым. Настал черёд Раненного Лосем:
- Я знаю, где живёт Лось. Мы можем съесть его самку и малыша. Когда кончится еда, мы убьём самого Лося. Если кто-то из нас погибнет на охоте, мы съедим его.
- Твои зубы выбиты копытом Лесного Быка, в твоём сердце живёт страх перед сильной добычей. Не тебе звать Стаю на такую охоту.
- Когда твоё нутро согреет кровь Лося, ты забудешь свои слова. Поверь мне, Седой, я приведу Стаю туда, где пасутся лоси. Вы погоните их на меня - и у Стаи будет мясо. Потом ты спросишь у Ночного Солнца. Оно укажет путь.

Синий, самый старший из нас, был согласен с Раненым Лосем:
- Если Стая не согласна с Вожаком, Стая погибнет. Пусть будет так, как предложил Раненый Лосем. Путь выберем после охоты.
- Так будет, - согласился я.

И тут сказал Хитрец:
- Лесной Бык не простит нам смерти самки. Он будет мстить.
- Не нам бояться Лесного Быка!
- Но мы навлечём на себя с его гневом гнев Ночного Солнца. Оно замолчит, и нам не будет пути из зимы в лето.
- Говори, что хочешь ты.
- Надо убить самого Лесного Быка. Самку нельзя трогать - в её чреве растёт новый Лось. Если волки начнут убивать носящих самок, лоси исчезнут из наших лесов.
- Но Лысые и так уничтожили почти всех лосей.
- Лысые прокляты Ночным Солнцем. Деревья в лесах, трава в поле, птицы в небесах, рыбы в воде, хищники и травоядные - все не устают повторять проклятия Лысым Снимающим Шкуры.
- Ты прав, Хитрец. Мясо самок и молодых лосей мягче и слаще. Лесной Бык силён и опасен. Но Стая завалит его. Так будет. Веди нас, Раненый Лосем.

Снег спрятал запахи и следы, но обглоданная кора на осинах говорила нам, что судьба Лесного Быка уже решена.

Мы увидели лосей, выходящих из ельника. Густой лес гасил ветер. Тот жил только в макушках высоких сосен. Ветер был на нашей стороне. Их было трое: Бык, Лосиха и годовалый Телёнок. Лось уже сбросил рога, но и без них выглядел внушительно. Он вышел первым и, не замечая нас, притаившихся за располосовавшими пространство деревьями, вывернул широкую шею, как бы сообщая идущим следом самке и телёнку: путь свободен, без страха идите за мной.

Ночное Солнце, висящее за спинами лосей, как и ветер, покровительствовало нам. Лесной Бык замер, ожидая идущих следом. Ночь доносила до нас скрип снега под пугливыми копытами Лосихи и Телёнка.

Стать камнем - заповедь ожидающего в засаде. Я чувствовал: даже кровь в жилах замедлила свой бег. Кровь внутри камня.

Лесной Бык стоял на расстоянии трёх прыжков от меня. Его ожидала бы лёгкая смерть, но он тоже был способен понимать язык Ночного Солнца. И глядеть в него, как в воду. Его взгляд скользнул по зеркалу, сияющему в небесной бездне. И он увидел там своё отражение, а за ним - отражение огней, горящих попарно на застывших между соснами камнях, внутри которых пульсировали горячие реки, поддерживающие блеск холодного огня, высматривающего добычу. Увидел и понял.

Он ни секунды не сомневался: проревел яростно и зло и, развернувшись, рванул в сторону, уводя нас от идущих следом.

Я молнией летел среди сверкания и теней и чувствовал присутствие Тёмной, устремившейся за мной. Во время зимней охоты она всегда была моей тенью, не уступая это место даже Быстрому. И я чувствовал себя вдвое сильнее, если она была за спиной. Но сегодня не сила становилась главной. Лось, вздымая лёгкий, как пух тополя, снег, играючи уходил от нас на своих длинных и тонких, словно молодые стволы, ногах. Он хотел сделать большой круг и по обрыву над краем Булькающей Топи выйти на дорогу Лысых, надеясь, что мы не посмеем туда сунуться. Это был ещё не старый, но очень мудрый Лось. Он не знал одного: Быстрый, Синий и Певец уже ждали его над Булькающей Топью.

Скоро Лось скрылся за частоколом деревьев, всё яснее проступающих на фоне близорукого рассвета. Идти по его следам не имело смысла, и я стал заворачивать вправо, туда, где летом по дну оврага протекал широкий ручей, а сейчас покоился пушистый саван.

Ночное Солнце показало мне встречу Быстрого, Синего и Певца с Лесным Быком точно там, где и предполагал Раненый Лосем. Встреча оказалась смертельной для Быстрого: от страшного удара передним копытом волк рухнул, а развернувшийся Лось вмял его задними ногами в мягкий снег и полетел в сторону оврага. Синий и Певец немного замешкались, но спустя миг, мчались по его следам, и теперь Лесному Быку деваться было некуда.

Через сотню прыжков Стая серой змеёй выскользнула к обрыву из леса и дальше просто сопровождала жертву, затравленно стремящуюся вникуда. Овраг приближался. Я ликовал, предвкушая кровавое пиршество, когда вдруг понял, что этому Лосю по силам перелететь через овраг, как бы он ни был широк. Что-то предпринимать было поздно: до края оврага оставалось совсем чуть-чуть, Лесной Бык, прибавляя ход, почувствовав близкое спасение, грациозно приближался к нему. Я встал - и Стая замерла. Слышался только свист воздуха в разгорячённых глотках. Охота не удалась...

Но иначе думал Раненый Лосем. “Я приведу Стаю туда, где пасутся лоси. Вы погоните их на меня - и у Стаи будет мясо.“ - Он не выбросил слов на ветер. Да, не ему было тягаться с Быстрым, но он и не помышлял об этом. Если Быстрый, слепо уверовав в своё бессмертие, выскочил навстречу Быку, чтоб сразить его, выдрав горло затравленной жертве, то Раненый Лосем и не думал о победе в поединке с длинноногим гигантом, он загодя знал, что погибнет. Когда передние ноги Лося готовились последний раз коснуться земли по эту сторону оврага, Раненый молнией метнулся вперёд и, сбитый лосиными ногами, рухнул на замёрзшую и запорошенную снегом поверхность текущего по дну оврага ручья. Лесной Бык, споткнувшись и перевернувшись в воздухе, свалился на Раненого сверху. Было слышно, как у Лося хрустнул хребет. И всё смолкло. Не было ни воя, ни предсмертных криков.

Голодная Стая серой лентой скользнула вниз и набросилась на корчащееся в агонии тело.

Тяжёлое небо давило на спины. Ночное Солнце не появлялось много дней, но я помнил последние его слова и упорно вёл Стаю на север. Дорога шла по подмёрзшим, но ещё зияющим местами гнильно Бормочущих Омутов, Бесконечным Мхам. Никто не верил, что Мхи где-то заканчиваются, но Кровь Предков, текущая в жилах, ласкала сердце древней Памятью: по ту сторону Бесконечных Мхов лежит Каменный Лес с громадами стволов, стоглазо всматривающихся в ночь и слепнущих, когда над миром загорается день.

Тревога жила в моём сердце с той минуты, когда Стая отправилась в этот тяжёлый путь. Сытная плоть сожранного Лесного Быка придавала нам силы, но их могло не хватить для долгого перехода. Но не эта мысль лишила меня покоя. Следы Лосихи и Телёнка отдавали их нашим клыкам, но, следуя внутреннему Закону, я не позволил Стае преследовать последнюю в наших местах пищу. Когда я в последний раз слушал и видел Ночное Солнце, оно мне показало волчьи кости над Булькающей Топью. Обглоданные кости Быстрого. Кто-то из наших сожрал его труп и стал Волколаком. Кто?

Схватка была неизбежной.
дороге Тёмная охраняла мою спину, хотя раньше она всегда придерживалась Иерархии. В дороге - не на охоте. После гибели Быстрого за мной должен был идти Хитрец, за ним - Живущий за болотом. Но спину Тёмной охранял её выводок во главе с Первым. Матёрые молчали, хотя всем было ясно, что они скажут на ближайшем Совете.

На день Стая остановилась на тёмной поляне посреди острова, покрытого соснами, достающими облака.
- Днём Стая будет отдыхать, - сказал я. - Кто надеется найти пищу, может искать. Я искать не буду. Пищи в округе нет.

Мне возразил Синий:
- Послушай, Вожак. Ты не можешь знать, есть ли пища в округе. Следы занесены снегом, Ночное Солнце отвернулось и тучи легли между ним и нами.
- Я повторяю, хотя не люблю этого делать: кто надеется найти пищу, может искать. С первыми сумерками здесь, на поляне, начнётся Совет.
Голод разогнал Стаю по острову. Только Тёмная с выводком осталась рядом. Волчата разошлись по краям поляны и чутко вслушивались в голоса леса.

Ночь обрушилась мраком. Над лесом тонко завыл ветер, наклоняя верхушки деревьев к югу.
- Встречный ветер, сказала Тёмная. - Он не пустит нас на север.
- Ты думаешь не о том. Сумерки сменились мраком, а Стая не пришла на Совет. Стаи больше нет. Они сожрали самого слабого, и теперь придут за нами. Или уже пришли и ловят миг, когда мы устанем ждать.

Третий, у которого чёрная полоса между ушей, вскочил и изготовился. Шерсть поднялась гребнем.
- Подай голос, пришедший. Кто ты?
- Синий, сын Стаи.
- Почему опоздал?
- Вожак, они загрызли обоих моих волчат.

Ушедшая Из Капкана бросилась их защищать. Певец и Живущий за Болотом разорвали её.
- Почему жив ты?
- Они не вступили в драку. Хитрец сказал: иди и скажи Седому: северный ветер прогонит тучи, Ночное Солнце сделает наши клыки длиннее, оно поможет убить Седого и выпить его кровь.
- Глупец. Глаз Ночи откроется через шесть дней. Я не стану ждать так долго. Где они?
- На краю острова, с той стороны, где прячется Солнце.

Они расположились в низкорослом перелеске, переходящем в гладь, убегающую за край видимого. Матёрые охраняли Стаю с той стороны, откуда должен был появиться я. Добрый знак. Он говорит о том, что Стая не верит им и затаилась. Она ждёт схватки и пойдёт за тем, кто окажется сильней. И ещё о том, что не все волки жрали своих собратьев.

Останки Ушедшей Из Капкана дразнили ноздри остывающей кровью. Её плоть заполнила теплом и тяжестью желудки Хитреца, Живущего За Болотом и Певца. Не знаю, решился ли кто-нибудь из волчиц и первогодков разделить трапезу с этими тремя.
- Я пришёл убить всех, кто попробовал мясо Волка.

Они не ждали меня так скоро. Они не были готовы к схватке. Ушедшая Из Капкана сослужила им плохую службу.

Мои зубы сомкнулись на загривке Певца. Хрустнула шея. В следующий миг я уже был далеко от него и кричал Синему: “Добей Певца. Он - твой.” - Тот вскочил и, неловко вывернув шею вправо, тяжело бросился на меня, но Синий атаковал его слева и сшиб с ног.

Хитрец и Живущий За Болотом ощерились и одновременно прыгнули в мою сторону. Я успел отскочить и развернуться. Они столкнулись, ещё не приземлившись, и Хитрец своим весом оттеснил Живущего За Болотом. Я не мог упустить столь удобный для атаки миг. Но Хитрец был верен себе. Он не стал тормозить и кубарем, не по-волчьи, покатился вперёд.

Мои зубы сомкнулись там, где уже не было никого, и я ударился грудью в бок Живущего За Болотом. Мы упали, вгрызаясь друг в друга. Боль разорвала бок горячим и мокрым, но продолжающее двигаться тело вырвалось из сомкнувшихся челюстей противника, а мои нашли его шею. Пронизительный визг Живущего За Болотом парализовал ужасом окружающий лес, кровь ударила мощно и обильно. Через миг ещё раз. И ещё...

Хитрец бросился на меня сзади. Я не успел развернуться и вдруг понял, что проиграл. Но за мгновение до смерти я ощутил, как Хитреца смела с моей спины какая-то неведомая сила...

Первый, не размыкая челюстей, рванулся в сторону, разгибающейся лозой, вывернув шею - и на месте горла Хитреца осталась чернеющая кровью пустота... Первогодок победил Матёрого. Впервые на моей памяти... Синий душил опрокинутого на спину Певца... Пламя в боку бросило меня на снег... На этот раз не я, а они пришли ко мне. Или за мной. С трёх сторон света. Лишь светлый Восток, каждое утро рождающий Солнце, не был им подвластен, как неподвластен Огонь Тьме и Холоду - мрачным хозяевам Вселенной. Они склонились над моим остывающим телом и ощерились растущими на глазах клыками, - их тела остыли раньше, и Ночь, сбросив ветром одеяло туч, полностью раскрыла свой единственный Глаз. Время, только что совершившее скачок, - или это было беспамятство? - вдруг остановило свой бег. И неслышимый скрежет пронёсся по мирозданию. Скрежет, застопоривший ход механизма громадных проржавевших часов, что венчали Башню Возвышающуюся Над Всем. Неслышимый потому, что жил он в тот миг лишь во мне, и больше нигде.

И возобновилась схватка. Схватка вне времени. Схватка между Добром и Злом. И я верил, что заслоняю собой, своим умирающим телом, беззащитное Добро. И страшно было ошибиться.

Но не было рядом ни старика Синего, ни моего могучего сына, занявшего место Защитника Стаи в тот самый миг, когда я уже не в силах оказался её защитить.

И необоримыми стали эти трое: Хитрец с вырванным горлом, Певец со свёрнутой на бок шеей и Живший За Болотом с прокушенной артерией, - ведь сама Смерть подарила им бессмертие.

Но я ошибся. Добро не могло остаться беззащитным. Звёздный Остров Лося, вспыхнувший в небесах после его гибели в овраге рядом с Булькающей Топью, вдруг принял очертания лесного великана и указал мне путь к отступлению. Я взвился над лесом, удивляясь: почему Лось помогает мне, Волку, принёсшему ему смерть? - но сам ответил на собственный вопрос: ведь это я, Седой из рода Поджарого, оставил его семя жить на земле.

А там, вверху, рядом с Ночным Солнцем, мы с Лосем оказались сильнее этих троих, алчущих моей жизни. И они отступили во Тьму, приславшую их.

Тёмная не пожелала оставить меня, распростёртого между Жизнью и Смертью в замёрзшем лесу. Она согревала меня, лелея едва теплившийся огонёк Жизни. Она зализала страшную рану, зиявшую на моём правом боку. Она сохранила меня, но не сумела сохранить себя. Голод. Рядом лежало мясо. Мясо волков. Но Тёмная не притронулась к нему. И погибла. Она лежала рядом, до последнего мига согревая меня своим телом. В ледяных глазах замёрзла Любовь.

Дано ли услышать, о чём поёт Волк, глядящий в Глаз Ночи?
Память, заключённая в темницу забвения печатью крови предков, неожиданно вырвалась из неволи. Она переполнила меня Древним Знанием, и я ощутил, что отныне перестал быть ручным любимцем Глаза Ночи. Мы стали равны. Забытые некогда пути открылись мне.

Я допел мою песню.

@музыка: Naoko Watanabe - Forest of the Round Dance

@настроение: Бодрое!

@темы: Рассказ, Луна, Волк